Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи

Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи начинает так: «Положение мое, как русского фрондёра, имеет ту выгоду, что оно оставляет мне много досужего времени.

  • Никто от меня ничего не ждет, никто на меня не возлагает ни надежд, ни упований…
  • Никто не требует от меня ни проектов, ни рефератов, ни даже присутствия при праздновании годовщин, пятилетий, десятилетий и т.д.
  • Я просто скромный обыватель, пользующийся своим свободным временем, чтобы посещать знакомых и беседовать с ними, и совершенно довольный тем, что начальство не видит в этом занятии ничего предосудительного.»

Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи, – в них продолжает:

  • «Знакомых у меня тьма-тьмущая, и притом самых разношерстных.
  • Не забудьте, что я ничего не ищу, кроме “благих начинаний”, а так как едва ли сыщется в мире человек, в котором не притаилась бы хотя маленькая соринка этого добра, то понятно, какой перепутанный калейдоскоп должен представлять круг людей, в котором я обращаюсь»
Содержание скрыть

Русский фрондёр, кто он?

Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи

«Русский фрондёр, у которого нет ничего на уме, кроме “благих начинаний”» – Салтыков-Щедрин Михаил Евграфович (1826 – 1889) русский писатель, – «Благонамеренные речи»

Приятели сходятся у меня и диспутируют

  • один (аристократ) говорит, что хорошо бы обуздать мужика;
  • другой (демократ) возражает, что мужика обуздывать нечего, ибо он “предан”, а что следует ли, нет ли обуздать дворянское вольномыслие;
  • третий (педагог), не соглашаясь ни с первым, ни со вторым, выражает такое мнение, что ни дворян, ни мужиков обуздывать нет надобности, потому что дворяне – опора, а мужики – почва, а следует обуздать “науку”.

Я слушаю эти диспуты и благодушествую

  • Выслушаю одного – кажется, что у него есть кусочек “благих начинаний”;
  • выслушаю другого – кажется, и у него есть кусочек “благих начинаний”.
  • Ибо, повторяю: нет в мире выжатого лимона, из которого нельзя было бы выжать хоть капельку “благих начинаний”. А что, думаю я себе, подберу-ка я эти кусочки: может быть, что-нибудь из них, да и выйдет!

Во-первых, скажите, на какой такой “образ действия” я, русский фрондёр, могу претендовать?

  • Агитировать – запрещено; революции затевать – тем паче. Везде, куда бы я ни сунул свой нос, я слышу: что вы! куда вы! да имейте же терпение! разве вы не видите… благие начинания! И это говорят мне без смеха, без озорства…
  • Напротив того, я чувствую, что субъект, произносящий эти предостережения, сам ходит на цыпочках, словно боится кого разбудить; что он серьезно чего-то ждет, и в ожидании, пока придет это “нечто”, боится не только за будущее ожидаемого, но и за меня, фрондёра, за меня, который непрошеным участием может скомпрометировать и “дело обновления”, и самого себя…

Во-вторых,

  • как это ни парадоксально на первый взгляд, но я могу сказать утвердительно, что все эти люди, в кругу которых я обращаюсь и которые взаимно видят друг в друге “политических врагов”, – в сущности, совсем не враги, а просто бестолковые люди, которые не могут или не хотят понять, что они болтают совершенно одно и то же.
  • Как ни стараются они провести между собою разграничительную черту, как ни уверяют друг друга, что-такие-то мнения может иметь лишь несомненный жулик, а такие-то – бесспорнейший идиот, мне все-таки сдается, что мотив у них один и тот же, что вся разница в том, что один делает руладу вверх, другой же обращает ее вниз, и что нет даже повода задумываться над тем, кого целесообразнее обуздать: мужика или науку.
  • Все это одинаково целесообразно в том смысле, что про всю эту “целесообразность” одинаково целесообразно можно сказать: “наплевать”…, следовательно, если я и могу быть в чем-нибудь обвинен, то единственно только в том, что вступаю в сношение с людьми, разговаривающими об обуздании вообще, и выслушиваю их. Но ведь не бежать же мне, в самом деле, на необитаемый остров, чтобы скрыться от них!

Побеседуем о лгунах – Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи

Лгуны – бывают двух сортов:

  1. Лицемерные, сознательно лгущие… Лицемерные лгуны истинные дельцы современности.
  2. Искренние, фанатические… лгут не потому, чтобы имели умысел вводить в заблуждение, а потому, что не хотят знать ни свидетельства истории, ни свидетельства современности, которые ежели и видят факт, то признают в нем не факт, а каприз человеческого своеволия.

«Освободиться от “лгунов” – вот насущная потребность современного общества…» – Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи

В Пушкине в наш вагон врывается целая толпа немцев и французов.

  • Все это местные воротилы: фабриканты, заводчики, лесопромышленники и проч. Между ними есть несколько и русских.

На сцену выдвигаются местные вопросы

  • во-первых, вопрос сенной, причем предсказывается, что сено будет зимой продаваться в Москве по рублю за пуд;
  • во-вторых, вопрос дровяной, причем предугадывается, что в непродолжительном времени дрова в Москве повысятся до двадцати рублей за сажень швырка.

Русские воротилы над всеми этими “вопросами” посмеиваются; немецкие смотрят солидно.

  • Вы всё смеетесь, господа! – говорит один из немцев русскому воротиле, но подумайте, куда вы идете!
  • Ничего, Федор Иваныч! – отвечает воротила-русак, – покуда на свете дураки есть – жить можно!
  • А между тем какой-то француз патетически выкрикивает панегирик Москве, сравнивает ее с Петербургом и восклицает:
  • Petersbourg est beau! Moscou est grand! Moscou est sublime! Jamais, au grand jamais, meme a Paris, mon coeur n’a battu avec autant de force, comme au moment lorsque la sainte cite de Moscou (“святая Москва!” перевел он по-русски) s’est decouverte pour la premiere fois a mes yeux! C’etait quelque chose d’ineffable! Parole d’honneur! (Петербург прекрасен! Москва велика! Москва величественна! Никогда, никогда, даже в Париже, мое сердце не билось с такой силой, как в тот момент, когда святая Москва впервые открылась моим глазам. Это что-то невыразимое! Честное слово! (франц.)).
  • Барышки хорошие получаете, Анатолий Филипыч, вот и понравилось! – сшутил кто-то из русских.

Нет! мы не просты!

Планы мои разрушились вдруг, в одну минуту – Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи

  • Вы знаете, мои правила! Вам известно, что я не могу быть предан не всецело! Ежели я кому-нибудь предаюсь, то делаю это безгранично… беззаветно! Я весь тут. Я люблю, чтоб начальник ласкал меня, и ежели он ласкает, то отдаюсь ему совсем! Если сегодня я отдаюсь душой судебному генералу, то его одного и люблю, и всех его соперников ненавижу! Но ежели завтра меня полюбит контрольный генерал, то я и его буду любить одного, и всех его соперников буду ненавидеть!
  • Дело, о котором я говорил вам в последнем письме моем, продолжало развиваться с ужасающею быстротой. Каждый день приносил новую животрепещущую подробность.
  • Новые замыслы, новые планы, новые разветвления! Отдел “Общества” в Весьегонске, отдел в Тетюшах, отдел в Елабуге… одним словом, что-то ужасное!
  • Вся Россия, пропитанная ядом “предвкушений”! Вся Россия, ничем другим не занимающаяся, кроме “терпеливого перенесения бедствий настоящего”!
  • Какое потрясающее душу зрелище! И какие ужасные люди! Укоры, которые некогда высказал мне Феофан, уже представлялись мне чем-то вроде детского лепета! Передо мной предстали люди совершенно особенные, почти необыкновенные, которые даже не укоряли, а просто-напросто ругательски ругали меня! В их глазах Феофан слыл уже консерватором и даже ретроградом!
  • Он еще допускал существование министерств… а, следовательно, и возможность административного воздействия; они же ровно ничего не допускали, а только, по выражению моего товарища, Коли Персиянова, требовали миллион четыреста тысяч голов.
  • Обо всем я, разумеется, каждодневно докладывал моему генералу, и, по-видимому, он выслушивал меня охотно. Не раз мы содрогались вместе, но и не раз удавалось мне возбуждать на его устах улыбку…

Человек вы состоятельный, а другие говорят и богатый

  • На днях иду по Невскому, мимо парикмахерской Дюбюра, смотрю и глазам не верю: по лестнице магазина сходит сам Осип Иванович Дерунов!
  • Нужно было в свое время очень запечатлеть в памяти лицо Осипа Иваныча, чтобы узнать его в том обличии, в каком он предстал передо мной в эту минуту.
  • На плечах накинута соболья шуба редчайшей воды (в “своем месте” он носит желтую лисью шубу, а в дорогу так и волчьей не брезгает), на голове надет самого новейшего фасона цилиндр, из-под которого высыпались наружу серебряные кудри; борода расчесана, мягка, как пух, и разит духами; румянец на щеках даже приятнее прежнего; глаза блестят… Словом сказать, лет двадцать пять с плеч долой – никак не меньше…
  • А ты слушай-ко, друг, что я тебе скажу! – благосклонно объяснял он мне в ответ, – ты говоришь, я человек состоятельный, а знаешь ли ты, как я, – капитал-то свой приобрел!
  • Всё постепенно, друг, всё пятачками да гривенничками! Кабы платье-то у меня хорошее было, мне бы в карете ездить надо, а за нее поди пять рублей в день отдать мало!
  • А теперь я от Ивана Иваныча (Зачатиевского, из Измайловского полка) выйду — платье-то у меня таковское: и забрызгает – терпит! Вот я иду-иду на биржу, да и даю извозчику сначала двугривенничек, а потом, у Вознесенья, и пятиалтынничек.
  • Времени передо мной достаточно, на пожар спешить нечего. Не возьмет извозчик пятиалтынничка – я и до адмиралтейства, заместо прогулки, дойду, а оттоль уж за гривенничек и сяду до биржи. Ан сочти-ка ты, сколько-гривенников-то за день в кармане останется – ведь шутя-шутя полтора-два рубля в сутки набежит!

А вам очень эти полтора – два рубля дороги?

  • Мне всё дорого, потому на полу и гривенника не поднимешь. Опять и то скажу: я ведь всякою операцией орудую, и сало покупаю, и масло постное, всякий, значит, товар.
  • Во всё пальцем колупнуть должен, а иное и на язык испробовать.
  • Кабы теперича я в хорошем платье да в перчатках ходил, как бы к товару-то я приступился?
  • Ведь около него хорошее-то платье изгадишь, а оно поди денег стоит.
  • Вот и стал бы я, вместо того, чтобы сам до всего доходить, прикащика за себя посылать, а прикащику-то плати, да он же тебя за твои деньги продаст! А теперь – святое дело!
  • Нужды нет, что по пятачкам да по гривенничкам сбираем: курочка и по зернышку клюет, да сыта бывает!
  • Ну, вы, то чай, не всё по зернышку клюете? Как сало то на язык попробуете, в кармане, смотри, и изрядный куш очутится!
  • Бывают и куши, и от кушей не отказываемся.

Да ведь и тут опять: отчего эти самые куши до нас доходят?

  • Всё через нашу же экономию да осмотрительность!
  • Лучше скажу тебе: даже немец здешний такое мнение об нас, русских, имеет, что в худом-то платье человеку больше верят, нежели который человек к нему в карете да на рысаках к крыльцу подъедет.
  • Теперича хоть бы я: миткалевая фабрика у меня есть, хлопок нужен; как приду я к немцу в своем природном, русском виде, мне и поклониться ему не стыдно!
  • Да и он тоже, глядя на мою одёжу, соображает: “Этот человек, говорит, основательный!” Глядишь – ан мне и уступочка за мою основательность. Нет, сударь, видно, нам, русским, еще предел не вышел в хорошем-то платье ходить!
  • И вот этот самый человек, возведший хождение в худом платье чуть не в теорию, является передо мной совершенным франтом.
  • Из-за распахнувшейся на мгновение шубы я заметил отлично сшитый сюртук и ослепительной белизны рубашку с крупными брильянтовыми запонками; на руках перчатки a double couture (двойной строчки (франц.)), на шее узенький черный col… (галстук (франц.))
  • Только сапоги навыпуск обличают русского человека, да и то, быть может, он сохранил их потому, что видел такие же у какого-нибудь знакомого кирасира.

Женщина прежде всего любит великодушные идеи

  • (les idees genereuses). Она сама великодушна, это ее ахиллесова пята, которая всего чаще и губит.
  • Поэтому, ежели мужчина высказывает в ее присутствии даже слишком великодушные идеи (les idees dites subversives (так называемые разрушительные идеи (франц.)), то ей все-таки нравится это…
  • Одним словом, нужно всегда иметь в запасе несколько apercus politiques, historiques et litteraires (политических, исторических и литературных суждений (франц.) Взвесим все шансы…

Любовь к отечеству

  • На днях наша дружеская полемика получила новую богатую пищу. В газетах появилась речь одного из эльзас-лотарингских депутатов, Тейтча, произнесенная в германском рейхстаге.
  • Речь эта, очень мало замечательная в ораторском смысле, задела нас за живое внезапностью своего содержания.
  • Никто из нас не ожидал, чтобы мог выступить, в качестве спорного, такой предмет, о котором, по-видимому, не могло существовать двух различных мнений. Этот оказавшийся спорным предмет – любовь к отечеству.

Из обращения Тейтча к германскому парламенту мы узнали,

  1. во-первых, что человек этот имеет общее a tous les coeurs bien nes (всем благородным сердцам (франц.)) свойство любить свое отечество, которым он почитает не Германию и даже не отторгнутые ею, вследствие последней войны, провинции, а Францию;
  2. во-вторых, что, сильный этою любовью, он сомневается в правильности присоединения Эльзаса и Лотарингии к Германии, потому что с разумными существами (каковыми признаются эльзас-лотарингцы) нельзя обращаться как с неразумными, бессловесными вещами, или, говоря другими словами, потому что нельзя разумного человека заставить переменить отечество так же легко, как он меняет белье; а в-третьих, что, по всем этим соображениям, он находит справедливым, чтобы совершившийся факт присоединения был подтвержден спросом населения присоединенных стран, действительно ли этот факт соответствует его желаниям.
  • До сих пор было в обычае в этой палате, – говорил Тейтч, обращаясь к рейхстагу, –  что ежели кто-нибудь возвышал голос в защиту угнетенных вами населений, то ему зажимали рот и карали его, как изменника отечеству (какому? вчерашнему или сегодняшнему?).
  • Но изменник не тот, который проклинает неправду, а те, которых стремления к материальному преобладанию увлекают к попранию всякого права”.
  • Между тем здесь, в стенах рейхстага, где, по всем правам, любовь к отечеству должна бы ожидать для себя торжественного практического подтверждения, – тут-то именно и происходит нечто совершенно неожиданное.
  • Люди этого собрания, так горячо любящие свое отечество, не только не поощряют Тейтча, не только не приглашают его дать полезный урок “беспочвенному космополитизму”, но, напротив того, глумятся над Тейтчем, как над блаженненьким, осыпают его насмешками и бранью, как будто он самый вредный из вреднейших членов интернационалки.
  • Они скорее готовы примириться с архиепископом Ресом, с этим не помнящим родства субъектом, явившимся в рейхстаг во имя интересов папства, нежели с чудаком, который никак не может позабыть, что у него недавно было нечто такое, что он называл своим отечеством!
  • Как они смеялись над ним! Как весело провели они эти полчаса, в продолжение которых Тейтч, на ломаном немецком языке, объяснял, как сладко любить отечество и как сильна может быть эта любовь! И что всего замечательнее: они смеялись во имя той же самой “любви к отечеству”, именем которой и Тейтч посылал им в лицо свои укоры!..

Любовь к отечеству родит героев

  • Происшествие это тем более затронуло нас, что наше время есть по преимуществу время превратных толкований, которых мы, как известно, боимся до страсти. Не далее, как накануне Плешивцев написал и представил князю Ивану Семенычу проект циркуляра, в котором, именно ввиду постоянного распространения “превратных толкований”, любовь к отечеству рекомендовалась вниманию начальствующих лиц, как такое чувство, которое заслуживало со стороны их особливого внимания и поощрения.
  • “Любовь к отечеству, –  писалось в этом проекте, – родит героев. Она возвышает нравственную температуру человека, изощряет его ум и делает его способным не только к подвигам личной самоотверженности, но и к изобретению орудий с целью истребления врагов… Науки обязаны ей своим непрерывным развитием, чему примером служит Ломоносов, который, будучи рожден в податном состоянии, умер в чине статского советника…»

В погоню за идеалами. Что такое государство?

  • Ежели мы, русские, вообще имеем довольно смутные понятия об идеалах, лежащих в основе нашей жизни, то особенною безалаберностью отличается наше отношение к одному из них, и самому главному – к государству.
  • Даже люди культуры, как-то: предводители дворянства, члены земских управ и вообще представители так называемых дирижирующих классов, и те как-то нерешительно и до чрезвычайности разнообразно отвечают на вопрос:

«Что такое государство? Одни смешивают его с отечеством, другие – с законом, третьи – с казною, четвертые, громадное большинство – с начальством.» – Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи

  • Одни, чтоб отделаться от вопроса, прибегают к наглядным примерам: Швеция – государство. Великобритания – государство, Франция – государство и проч.
  • Другие говорят: “Государство! Смешно даже спрашивать, что такое государство!”
  • Третьи таращат глаза, точно их сейчас разбудили. А если, сверх того, предложить еще вопрос: какую роль играет государство в смысле развития и преуспеяния индивидуального человеческого существования?  – то ответом на это, просто-напросто, является растерянный вид, сопровождаемый неосмысленным бормотанием.
  • Одним словом, из всего видно, что выражение “государство” даже в понятиях массы культурных людей не представляет ничего определенного, а просто принадлежит к числу слов, случайно вошедших в общий разговорный язык и силою привычки укоренившихся в нем.
  • А так как с подобного рода словами обыкновенно обращаются очень неряшливо, то выходит, что выражение, само по себе требующее определения, делается, вследствие частого употребления, определяющим, дающим окраску целой совокупности жизненных подробностей.
  • Из коренного слова “государство” являются производные: “государственность”, “государственный”, которыми предводители дворянства щеголяют в клубах и на земских собраниях без малейшего стеснения, точно так, как бы слова эти были совершенно для них понятны.

«Я знаю, впрочем, что не только иностранцы, но и многие русские смотрят на свое отечество, как на Украину Европа, в которой было бы даже странно встретиться с живым чувством государственности. Нельзя и ожидать, говорят они, чтобы оголтелые казаки сознавали себя живущими в государстве; не здесь нужно искать осуществления идеи государственности, а в настоящей, заправской Европе, где государство является продуктом собственной истории народов, а не случайною административною подделкой, устроенной ради наибольшей легкости административных воздействий.» – Салтыков-Щедрин Благонамеренные речи

Значения слова “государство” 

  • Вообще женщины, они у нас бойкие только по части разговоров о том, какое чувство слаще – любовь или дружба, или о том, какую роль играл кринолин в истории женского преуспеяния.
  • Тем не менее ежели вы спросите, например, княжну Оболдуй-Тараканову, на какую монету купец даст больше яблок – на гривенник или на целковый, то, быть может, найдутся светлые минуты, когда она и ответит на этот вопрос.
  • Но спросите ее: “Что такое государство?” – и она, во-первых, струсит, а во-вторых, заподозрит в вас или демагога, или шпиона. Она не только ничего тут не понимает, но и считает лишним понимать. И в своей обыденной жизни поступает совершенно так, как бы не была связана никакими государственными узами.

Прошу читателя перенестись мыслью в эпоху 1853 – 1855 годов.

  • Я жил тогда в одном из опальных захолустье в России.
  • В Крыму, на Черном море, на берегах Дуная гремела война, но мы так далеко засели, что вести о перипетиях военных действий доходили до нас медленно и смутно.
  • Губерния наша была не дворянская, и потому в ней не могли иметь места шумные демонстрации. Не было у нас ни обедов по подписке, ни тостов, ни адресов, ни просьб о разрешении идти на брань с врагом поголовно, с чадами и домочадцами.
  • Мы смирно радовались успехам родного оружия и смирно же горевали о неудачах его.

Источник: Благонамеренные речи. – Библиотека «Огонек». М.Е. Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в десяти томах. Том пятый. Москва Издательство «Правда» 1988 год.

Статьи – карта сайта

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *