Программа держав на мирной конференции
Условия перемирия в известной мере предопределяли и условия мира. Эти условия в основном были подготовлены давно. Они подвергались только постоянным изменениям в связи с новым соотношением сил.
Французские империалисты мечтали о расчленении Германии. Им очень хотелось отбросить Германию назад, к тому положению, какое она занимала до Франкфуртского мира.
Недаром сам Клемансо в речах и репликах постоянно возвращался к Франкфуртскому миру, не без злорадства напоминая, что он в своё время отказался его подписать.
Но наиболее агрессивные элементы во Франции требовали Германии, перекроенной по образцу Вестфальского мира 1648 г.
Каковы были истинные намерения Франции, можно судить по тайному соглашению, заключённому Францией с царской Россией в феврале 1917 г., буквально накануне свержения царизма.
Россия соглашалась на французский план установления границ с Германией при условии, если Франция удовлетворит стремление царской России получить Константинополь и проливы и признает за Россией полную свободу в установлении её западных границ.
По этому тайному соглашению Франция получала Эльзас-Лотарингию и весь углепромышленный бассейн долины реки Саар.
Граница Германии проходила по Рейну.
Германские территории, расположенные по левому берегу Рейна, отделялись от Германии и составляли автономные и нейтральные государства.
Франция занимала эти государства своими войсками до тех пор, пока Германия окончательно не удовлетворит всех условий и гарантий, которые включены будут в мирный договор.
В завуалированной форме это была едва ли не вечная оккупация, ибо всегда можно было найти доказательство, что Германия «не окончательно» удовлетворила все условия.
В своё время опубликование большевиками этого секретного соглашения вызвало переполох во всём мире.
Английский министр иностранных дел Бальфур 19 декабря 1917 г. заявил официально в Палате общин: «Мы никогда не давали своего согласия на это дело… Никогда мы не желали этого, никогда не покровительствовали этой идее».
Французская пресса с возмущением писала, что всё это выдумки.
Но граница по Рейну всегда в том или ином виде оставалась требованием французских империалистов.
На ней настаивали прежде всего французские генералы.
Всю Англию обошло интервью маршала Фоша, данное им корреспонденту «Times» 19 апреля 1919 г.
Ударяя карандашом по карте французско-германской границы, маршал Фош говорил: «Здесь нет никаких естественных преград вдоль всей границы. Неужели здесь мы должны будем удерживать немцев, если они снова нападут на нас? Нет! Здесь! Здесь! Здесь!».
И маршал несколько раз прочертил карандашом по Рейну.
Граница по Рейну сама по себе ещё не определяла всей программы Франции.
Насчитывая всего 40 миллионов населения, притом почти не увеличивавшегося, Франция боялась даже обезоруженной Германии с её 70 миллионами непрерывно умножающегося населения.
Французские стратеги хотели создать по ту сторону Германии блок стран, которые заменили бы прежнего союзника — царскую Россию.
Восстановленные Польша и Чехословакия, усиленные Румыния и Югославия должны были составить цепь союзников Франции по ту сторону Германии и вместе с тем барьер между Германией и Советской Россией.
С помощью огромной контрибуции, лишь ради приличия названной репарациями, французские империалисты надеялись подорвать экономическую мощь Германии.
Колонии Франции расширялись за счёт Германии в Африке и за счёт Турции в Малой Азии.
Выполнение этого плана, — т. е. господство над Центральной и известной частью Восточной Европы, проникновение на Балканы, твёрдые позиции в Африке и на Ближнем Востоке, — делало Францию гегемоном Европы.
Это предстояло закрепить на мирной конференции.
«…Этот мирный договор, как и все другие, является и не может не быть лишь продолжением войны», — недаром писал Клемансо в предисловии к книге Тардье, своего ближайшего советника и члена французской делегации на Парижской конференции.
Выполнение программы Франции выпало на долю беспощадного человека, который как-то сказал, что «20 миллионов немцев являются излишними».
За долгие годы политической борьбы Клемансо приобрёл огромный опыт.
«Сокрушитель министерств», «тигр» — таковы были клички Клемансо, которому удалось ловкими маневрами опрокинуть несколько министерских кабинетов.
Позиция французской дипломатии на конференции была довольно сильной: за её спиной стояла огромная континентальная армия; маршал Фош диктовал Германии условия перемирия и многого уже добился.
Но даже и такому опытному и непреклонному политику, как Клемансо, было трудно проводить на конференции свою программу.
Приходилось лавировать, отступать, выдвигать туманные формулировки, сталкивать лбами своих соперников.
Мир превращался не столько в «продолжение войны» с Германией, сколько в борьбу недавних союзников.
Англия, интересы которой представлял Ллойд Джордж, добившись сокрушения Германии, хотела на конференции закрепить мирным договором то, что было добыто силой оружия.
Морское превосходство Англии определяло её позицию на конференции.
Германия как морская держава перестала существовать.
Правда, флот её не был разбит в бою, но значительная его часть стояла в английской гавани Скапа-Флоу.
Колонии Германии в большей части перешли к Англии.
В её же руках находились Месопотамия, Аравия и Палестина, отнятые английской армией у Турции.
Превосходство Англии подкреплялось союзом с Японией. Опираясь на Японию, Англия могла противостоять США.
С другой стороны, для борьбы с непомерно возросшими претензиями Франции в Европе ей можно было опираться на те же США, которые также возражали против расчленения Германии по примеру Вестфальского мира.
Проникновение Франции на Балканы Англия могла нейтрализовать, поддержав против Франции Италию и, с другой стороны, организовав балканские страны против той же Франции.
Слабым местом в плане Ллойд Джорджа было отношение к Германии.
Возражая против расчленения Германии, Ллойд Джордж думал в то время использовать её против Советской страны.
А это требовало сохранения Германии как военной державы, создавая тем самым возможность для Германии, собравшись с силами, вновь выступить против той же Англии.
Положение Америки в кругу мировых держав резко изменилось в конце войны.
Из страны-должника США превратились в страну-кредитора, которой Европа задолжала около 10 миллиардов долларов. Обеспечить получение долгов нельзя было, не вмешиваясь в европейские дела.
Приходилось окончательно отказаться от прежней позиции невмешательства — и президент США впервые в истории страны покинул пределы родины, отбыв на старый континент, в Европу.
Тогдашних руководителей Америки пугало морское могущество Англии.
«Уничтожение германского военного флота, — признаёт Бекер, написавший книгу о Вильсоне, — давало британцам беспримерный в истории перевес над всеми державами… Морское могущество Англии увеличилось ещё в большей степени благодаря союзу между Британией и Японией, третьей великой державой мира».
Считая возможность конфликта между Великобританией и США маловероятной — «правда, не вследствие чувства взаимной симпатии», а потому, что обе державы обладали избытком территории на земном шаре, — Бекер заключает: «Тем не менее морское превосходство Англии было важным моментом, определившим её поведение на мирной конференции».
Сам Вильсон поддерживал положение, что американский флот должен быть таким, чтобы он мог поспорить с любым флотом мира. «Ни одному флоту в мире, — говорил Вильсон 3 февраля 1916 г. в Сен-Луи, — не приходится защищать так далеко растянувшуюся область, как американскому флоту; поэтому он должен, по моему мнению, превосходить все прочие флоты мира своей активностью».
В целях ослабления Англии и Японии США добивались расторжения англо-японского союза.
С другой стороны, можно было затруднить положение Англии в Европе, не допустив полного разгрома Германии.
В этом вопросе США и Англия играли одной и той же картой. Но Ллойд Джордж ставил её против Франции и России, а Вильсон — против Англии ж Советской страны.
В позиции США также были свои сильные стороны. Формально мирный договор строился на основе 14 пунктов Вильсона, — по крайней мере обе враждующие коалиции официально об этом заявили.
Взоры всего мира прикованы были к Вильсону. Все видели в нём спасителя.
В Европе Вильсону устраивали головокружительные встречи.
В Париже его принимали восторженнее, чем Фоша, превознесённого как национального героя. Вся пацифистская пресса мира поддерживала веру в спасительную миссию президента.
«Вильсон, не сдавайся!» — с таким лозунгом во всю страницу выходила лейбористская газета, противопоставляя поборников «новой дипломатии» дипломатам старой школы.
Вильсон в общем умело и настойчиво использовал сильные позиции США и добился на конференции ряда серьёзных успехов, несмотря на то, что встретил в лице Клемансо и Ллойд Джорджа весьма опытных дипломатических соперников.
Они не могли простить ему свои неудачи; поэтому в отместку они и характеризовали его как деятеля, совершенно не искушённого в вопросах дипломатии и к тому же наивно вообразившего, что он действительно призван спасти мир.
«Я думаю, — так писал о Вильсоне Ллойд Джордж, — что идеалистически настроенный президент действительно смотрел на себя, как на миссионера, призванием которого было спасение бедных европейских язычников… Особенно поразителен был взрыв его чувств, когда, говоря о Лиге наций, он стал объяснять неудачи христианства в достижении высоких идеалов.
„Почему, — спрашивал он, — Иисус Христос не добился того, чтобы мир уверовал в его учение? Потому что он проповедовал лишь идеалы, а не указывал практического пути для их достижения. Я же предлагаю практическую схему, чтобы довести до конца стремления Христа”. Клемансо молча раскрыл широко свои тёмные глаза и оглядел присутствующих».
К числу дипломатических успехов Вильсона следует отнести, в первую очередь, заключение перемирия на основе 14 пунктов, внесение устава Лиги наций в мирный договор, отказ Италии в её притязаниях.
Но у дипломатии президента были и свои слабые стороны.
Прежде всего Вильсон не имел большинства в Конгрессе: на последних президентских выборах в ноябре 1918 г. демократическая партия, лидером которой он был, потерпела поражение, поэтому ему приходилось всё время оглядываться на оппозицию.
Во-вторых, уязвимой стороной Вильсона было его стремление не допустить полного разгрома Германии, что фактически означало сохранение для неё экономических и политических возможностей готовиться к новой войне.
Наконец, крайне слабым местом дипломатии Вильсона было отношение к Советской России.
В пункте 6 своих 14 условий мира Вильсон настаивал на таком разрешении вопросов, касавшихся России, которое гарантировало бы ей «полную и беспрепятственную возможность принять независимое решение относительно её собственного политического развития и её национальной политики».
Но когда от этой пышной декламации Вильсон перешёл к практическим вопросам, то этот пункт превратился в программу расчленения России.
В официальном американском комментарии к 14 пунктам, составленном полковником Хаузом (членом делегации США на Парижской конференции и личным другом Вильсона), а затем утверждённом президентом, 6-й пункт расшифровывался следующим образом:
«Основной вопрос заключается в том, следует ли считать русскую территорию равнозначащей территории, принадлежавшей ранее Российской империи.
Ясно, что это не так, потому что пункт 13-й предполагает создание независимой Польши, — условие, которое исключает восстановление территории империи. То, что признано правильным для поляков, разумеется, должно быть так же признано и для финнов, литовцев, латышей, а, возможно, также для украинцев».
На этом расчленение России не заканчивается.
Американская дипломатия предлагала рассматривать Кавказ «как часть проблемы Турецкой империи».
Туркестанские республики рекомендовалось передать в качестве подмандатной территории какой-нибудь великой державе.
Вильсон позаботился даже о Великороссии и Сибири.
«Мирная конференция, — говорилось в официальном комментарии Хауза, — может потребовать создания правительства, достаточно правомочного, чтобы говорить от имени этих территорий».
Хотя Италия на мирной конференции и числилась в группе великих держав, но после поражения у Капоретто с ней никто не считался.
Верная своему характеру международного «шакала», Италия вертелась вокруг стола великих держав, выжидая куска добычи, который наметила себе в награду за измену Тройственному союзу.
Поддерживая требования то одной, то другой великой державы, Италия переходила от угодливости к угрозам; она даже покинула было мирную конференцию, чего, кстати, и не заметили, как не обратили внимания и на её конфузливое возвращение в зал заседаний.
Лишь в одном вопросе её представители — премьер-министр Орландо и министр иностранных дел Соннино — не меняли своей позиции и до того, как, уходя, хлопнули дверью, и после того, как украдкой прошмыгнули обратно в ту же дверь: Италия всё время настаивала на интервенции против Советской России.
Япония была представлена Сайондзи, Макино и другими делегатами, которых прозвали «молчаливыми партнёрами», — так редко приходилось им выступать.
В спорных вопросах, касавшихся Европы и Африки, они не выдвигали своих претензий, а систематически поддерживали Англию и США, надеясь на соответствующие компенсации в вопросах тихоокеанских. В этих случаях их молчаливость сменялась неудержимым многословием.
Оставаясь в стороне в американско-европейском конфликте и, тем не менее, всячески его углубляя, японские дипломаты под шум общей перепалки добивались захвата азиатского материка.
Что касается остальных стран, участвовавших на мирной конференции, то они самостоятельной роли не играли, а если и выступали, то лишь в роли свиты или клиентов великих держав.
Противоречия между странами не могли не прорваться на мирной конференции.
Это было ясно для всех.
Не случайно Бальфур перед Парижской конференцией обронил: «По-видимому, мирная конференция превратится в несколько беспокойное и бурное предприятие».
Программа держав на мирной конференции и другие статьи главы