Чуковский о русском языке в 1962 году написал книгу «Живой как жизнь». Книга получилась интересной и востребованной.
Лексика каждой эпохи изменчива, и её невозможно навязывать позднейшим поколениям. — Чуковский Корней Иванович, — Живой как жизнь.
Чуковский о русском языке в своей книге «Живой как жизнь»
- Осуждая современную речь, многие поборники её чистоты любят призывать молодежь:
- — Назад к Пушкину!
- Как некогда их отцы призывали:
- — Назад к Карамзину!
- А их деды:
- — Назад к Ломоносову!
- Эти призывы никогда не бывали услышаны.
- Конечно, Пушкин на веки веков чудотворно преобразил нашу речь, придав ей прозрачную ясность, золотую простоту, музыкальность.
- Мы учимся у Пушкина до последних седин и храним его заветы как святыню, но в его лексике не было и быть не могло тысячи драгоценнейших оборотов и слов, созданных более поздними поколениями русских людей.
Каждый живой язык, если он и вправду живой, вечно движется, вечно растёт. — Чуковский Корней Иванович, — Живой как жизнь.
- Никогда ещё не выходило такого множества книг, диссертаций, популярных брошюр, газетных и журнальных статей, стремящихся так или иначе повысить нашу языковую культуру.
Отобрав наиболее серьезные книги, статьи и дельные письма – Чуковский увидел, что суждения, которые излагаются в них, легко можно распределить по таким рубрикам.
Вся беда нашего языка в иностранщине
Одни читатели непоколебимо уверены, что вся беда нашего языка в иностранщине, которая будто бы вконец замутила безукоризненно чистую русскую речь.
- Избавление от этой беды представляется им очень простым: нужно выбросить из наших книг, разговоров, статей все нерусские, чужие слова — все, какие есть, и наш язык тотчас же вернет себе свою красоту.
- Эти борцы с иностранщиной настроены очень воинственно, и когда Чуковский позволил себе насмешливо выразиться о каком-то литературном явлении снобизм и назвать какое-то музыкальное произведение опус, я был во множестве писем осыпан упреками за свое пристрастие к иноязычным словам.
Спасите нашу речь от чрезмерного засилья вульгаризмов
- Другие читатели требуют, чтобы мы спасли нашу речь от чрезмерного засилья вульгаризмов — таких, как лабуда, шмакодявка, буза, на большой палец, железно и прочего.
Язык засорен диалектными словами.
- Третьи видят главную беду языка в том, что он чересчур засорен диалектными, областными словами.
- (Под диалектами понимались прежде всего территориальные диалекты. То есть каждый человек говорит на каком-нибудь диалекте той территории, где родился и жил.)
Мы слишком уж строги к областным диалектам?
- Четвертые, напротив, негодуют, что мы слишком уж строги к областным диалектам и гоним из литературного своего обихода такие живописные речения, как лонись, осенесь, кортомыга, невздоха, а также старорусские: всуе, доколе.
Есть авторы, которые уродуют русский язык?
- У пятых еще сохранились обывательские, ханжеские, чистоплюйские вкусы: им хочется, чтобы русский язык был жеманнее, субтильнее, чопорнее.
- Увидев в какой-нибудь книге такие слова, как подлюга, или шиш, или дрыхнуть, они готовы кричать караул и пишут автору упреки за то, что он позволяет себе бесчестить и уродовать русский язык.
Речевой идеал
- Шестые возмущаются, если какой-нибудь автор употребит в своей статье или книге свежее, выразительное, неказенное слово, далекое от канцелярского стиля, который и составляет их речевой идеал.
- И таких читателей немало. Требования подобных читателей можно сформулировать так: побольше рутинных, трафаретных, бескрасочных слов, никаких живописных и образных!
Сложносоставные слова
- Седьмые обрушиваются на сложносоставные слова, такие, как Облупрпромпродтовары, Ивгосшвейтрикотажупр, Урггоррудметпромсоюз и т. д. Причем заодно достается даже таким, как ТЮЗ, Детгиз, диамат, биофак.
- Конечно, трогательна эта забота современных читателей о своём родном языке, о его процветании, красоте и здоровье – рассуждает Чуковский о русском языке и людях.
- Но можно ли считать безупречными поставленные ими диагнозы? Нет ли здесь какой-нибудь невольной ошибки? — Чуковский о русском языке.
Чуковский о себе из биографии
- Родился в Петербурге в 1882 году.
- Отец, петербургский студент, покинул мою мать, крестьянку Полтавской губернии; и она с двумя детьми переехала на житье в Одессу.
- Перепробовав много профессий, я с 1901 года стал печататься в «Одесских новостях». Писал главным образом статейки о выставках картин и о книгах. Иногда — очень редко — стихи.
В Лондоне целые дни проводил в библиотеке
- В 1903 году газета послала меня корреспондентом в Лондон.
- Корреспондентом я оказался из рук вон плохим.
- Вместо того чтобы посещать заседания парламента и слушать там речи о высокой политике, я целые дни проводил в библиотеке Британского музея.
- Английский язык я изучил самоучкой.
- Читал Карлейля, Маколея, Хэзлитта, де-Куинси, Мэтью Арнолда.
- Очень увлекался Робертом Браунингом, Россетти и Суинберном.
- Газета перестала печатать мои письма из Лондона, далекие от злободневной тематики.
Вернулся в Россию
- Письмами заинтересовался Валерий Брюсов и пригласил меня в свой журнал «Весы», где я начал усердно сотрудничать.
- Вернувшись в Россию, я пережил в Одессе дни броненосца «Потемкина», побывал на мятежном корабле и познакомился со многими повстанцами.
Настроения боевого подъема, которыми в те дни жила Россия, естественно, захватили меня.
- Поэтому, приехав в Петербург, я, под влиянием революционных событий, затеял издание сатирического журнала «Сигнал».
- К сотрудничеству в журнале привлек Куприна, Сологуба, Тэффи, Чюмину, Дымова, Вл. Тихонова и многих других.
- После четвертого номера я был посажен в тюрьму и отдан под суд «за оскорбление величества», «царствующего дома» и т. д. Защищал меня при закрытых дверях знаменитый адвокат О. О. Грузенберг и добился моего оправдания.
- Сидя в «предварилке», я стал переводить Уолта Уитмена, которым горячо увлекался. В 1907 году мои переводы вышли отдельной книжкой в издательстве «Кружок молодых» при Петербургском университете. Переводы были слабы, но книжка имела огромный успех, так как поэзия Уитмена вполне гармонировала с тогдашними литературными веяниями.
- В конце 1906 года я переехал в финское местечко Куоккалу, где сблизился с И. Е. Репиным. Я горячо полюбил Илью Ефимовича, часто позировал ему для его картин и в течение нескольких лет редактировал его мемуары, часть которых он написал по моему настоянию. Эти мемуары, названные Репиным «Далекое близкое», впервые вышли в Москве лишь в 1937 году.
- Там же, в Куоккале, познакомился я с В. Г. Короленко и Н. Ф. Анненским. Бывали месяцы, когда я посещал их почти ежедневно.
- К этому времени у меня появилось немало друзей и знакомых в литературно-артистическом мире: я близко узнал Алексея Толстого, Леонида Андреева, Н. Н. Евреинова, Аркадия Аверченко, Тэффи, Минского, Александра Бенуа, Кустодиева, Добужинского, Шаляпина, Комиссаржевскую, Яворскую, Собинова, — и нашел истинного друга в лице академика Анатолия Федоровича Кони.
О Некрасове
- Академик А. Ф. Кони, обладавший огромным фондом некрасовских рукописей, прочёл мои газетные статьи о Некрасове и решил предоставить мне хранившиеся у него материалы.
- Количество рукописей было так велико, что мне потребовалось несколько лет для исследовательской работы над ними. Достаточно сказать, что здесь находились черновые и беловые рукописи поэмы «Кому на Руси жить хорошо», рукопись поэмы «Княгиня Волконская», черновики сатиры «Современники» и т. д., и т. д.
Шесть лет я трудился над новым изданием Некрасова в книгохранилищах Москвы и Ленинграда.
Самый процесс этой кропотливой работы дал мне глубокое душевное удовлетворение.
- Было приятно уйти от суетливой и пестрой газетной и журнальной поденщины к научной сосредоточенной деятельности.
Я был воистину счастлив, что могу дать советским читателям освобожденные от многолетних искажений подлинные тексты Некрасова.
- Работа была неблагодарная, незаметная, трудоемкая, но это-то и привлекало меня к ней.
- Один реальный комментарий к поэме «Кому на Руси жить хорошо» отнял у меня около полугода. Чтобы прокомментировать сатиру «Современники» и разъяснить содержащиеся в ней намеки на тогдашних финансовых деятелей, я должен был целые месяцы изучать биржу семидесятых годов.
- Закончив главный труд своей жизни — полное собрание стихотворений Некрасова (1926), научно прокомментированное, исцеленное от ран и увечий, нанесенных им царской цензурой, я написал ряд историко-литературных этюдов, связанных с эпохой Некрасова.
- Эти этюды — «Лев Толстой и Дружинин», «Неизвестный Петров», «Жизнь и смерть Николая Успенского», «Василий Слепцов» и др. — вошли в мою книгу «Люди и книги шестидесятых годов». Плодами детального изучения этой эпохи были также два «Некрасовских сборника».
Книга «От двух до пяти»
- Эта книга никогда не была бы написана, если бы у меня не было четверых детей, а теперь уже и пятерых внуков, и пятерых правнуков и, если бы общение с детьми — своими или чужими — не было моим любимейшим отдыхом.
- Книга эта выдержала семнадцать изданий, и для каждого нового издания я исправлял и расширял ее текст, так как все это время ко мне шли непрерывным потоком тысячи и тысячи писем от воспитателей, матерей и отцов, сообщавших мне свои наблюдения над детьми.
Сказки Чуковского — список по годам
- 1912 — Собачье царство
- 1915 — Крокодил
- 1921 — Тараканище
- 1922 — Топтыгин и Луна
- 1923 — Мойдодыр
- 1924 — Муха-цокотуха
- 1924 — Телефон
- 1924 — Топтыгин и Лиса
- 1925 — Федорино горе
- 1925 — Бармалей
- 1926 — Путаница
- 1926 — Чудо-дерево
- 1927 — Краденое солнце
- 1928 — Так и не так
- 1929 — Айболит
- 1935 — Приключения белой мышки
- 1942 — Одолеем Бармалея!
- 1945—1946 — Приключения Бибигона.
Чуковский — до и после войны
- Когда началась война, я вместе с Евг. Петровым и А. Н. Афиногеновым стал работать в англо-американском отделе Совинформбюро и в течение первых месяцев войны писал для этого отдела статьи.
- После окончания войны я опять отдался излюбленным темам.
- Написал новую книгу — «Мастерство Некрасова», проредактировал двенадцатитомное собрание его сочинений, закончил первый том своих воспоминаний: о Горьком, Короленко, Куприне, Леониде Андрееве, Блоке, Луначарском, Маяковском и др.
- Опубликовал книжку о языке «Живой как жизнь» и, поглощенный этой увлекательной работой, не заметил, как подкрался ко мне 1962 год и мне исполнилось восемьдесят лет. Дата, конечно, не очень веселая.
- Но словно для того, чтобы хоть отчасти утешить меня, этот год послал мне нечаянную радость: книга моя «Мастерство Некрасова» была удостоена Ленинской премии.
- В этом же году Оксфордский университет присудил мне почетное звание Доктора литературы. Для получения этого звания я был приглашен в Англию — через шестьдесят лет после моего пребывания в этой стране — и с большим удовольствием провел там весь май среди новых — милых и радушных — друзей.
Оглядываясь на свой долгий писательский путь, я нахожу на нём немало ошибок, неверных шагов и провалов.
Но одна черта в некоторой мере искупает мои недостатки: абсолютная искренность. В качестве критика я, если бы даже хотел, не умел бы написать о том или ином литературном явлении хоть одно неправдивое слово.
В писательской работе меня больше всего увлекает радость изобретения, открытия.
Эту радость я впервые почувствовал, когда сочинял свои сказки, форма которых, уже не говоря о сюжетах, была в нашей литературе нова.
1964 год
Жизнь моя подходит к концу. «И утро, и полдень, и вечер мои позади».
- И мне все чаще вспоминаются строки любимого моего Уолта Уитмена:
- Стариковское спасибо, — пока я не умер,
- За здоровье, за полуденное солнце, за этот неосязаемый воздух,
- За жизнь, просто за жизнь…
- За любовь, за дела и слова, за книги, за краски и формы,
- Как солдат, что воротился домой по окончании войны,
- Как путник, из тысяч, что озирается на пройденный путь,
- На длинную процессию идущих за ним, —
- Спасибо…: говорю я, — веселое спасибо! — от путника,
- от солдата спасибо!
Но когда я беру в руки перо, меня до сих пор не покидает иллюзия, что я все еще молод и что тем, для кого я пишу, еще очень недавно исполнилось двадцать. И что у меня с ними общий язык.
Наивная иллюзия, но без нее я не мог бы ни жить, ни писать, так как (нынче я чувствую это особенно ясно) быть с молодыми — наш радостный долг.
- Чуковский Корней Иванович – годы жизни 1882 – 1969
- Источник: Чуковский Корней Иванович, Живой как жизнь.