Дипломатическое использование агрессором внутренних раздоров в стане противника

Дипломатическое использование агрессором внутренних раздоров в стане противника

Использование внутренних разногласий и раздоров в той стране, на которую готовится нападение, было одной из основ дипломатической премудрости задолго до Макиавелли.

Известно, что итальянский мыслитель приписывал этому средству громадное значение и всячески его рекомендовал своим ученикам и последователям.

Чтобы не уходить в глубь веков, достаточно напомнить о наиболее характерных примерах начиная с XVII столетия. Людовик XIV почти тридцать лет подряд, с 1660 г. и вплоть до второй английской революции в конце 1688 г., держал в своих руках все нити английской политики.

Это объяснялось простой причиной: он давал регулярные и очень крупные денежные субсидии обоим последним королям из династии Стюартов — и Карлу II и Иакову II.

Тем самым он ослаблял их зависимость от Парламента.

Все эти долгие годы английская внешняя политика направлялась согласно указаниям и интересам французской дипломатии.

Только революция 1688 г., низвергшая Иакова II, избавила Англию от такого положения фактического вассалитета.

В XVIII столетии было множество примеров как тайного, так и открытого вмешательства дипломатии во внутренние дела чужой державы с целью овладения той или иной частью её территории.

Так действовал Пётр I в отношении Персии в 1721 — 1723 гг.; так работала в Польше французская и русская дипломатия в 30-х годах XVIII столетия; такова была политика Австрии, Пруссии и России относительно Польши при Екатерине.

Все три раздела Польши были очень искусно подготовлены постоянным лавированием дипломатии трёх соседних великих держав между враждующими польскими партиями и искусным разжиганием их внутренней склоки.

Любопытно отметить, что в течение и XVII и XVIII веков дипломатия обыкновенно вовсе не считала нужным прикрывать своё вмешательство во внутренние дела чужих стран какими-либо возвышенными предначертаниями и принципами.

Только начиная со времени французской революции это вмешательство стало усердно маскироваться всяческими высокими «принципиальными» целями.

В XIX веке император Николай Павлович, вмешиваясь во внутренние дела Турции с целью расчленения этого государства, любил ссылаться при этом на мотив защиты христианских подданных султана.

Он в этом отношении был менее откровенен, чем его отец Павел I.

На докладе Растопчина о том, что греки сами охотно подойдут под скипетр русского самодержца, Павел Петрович написал: «А можно и подвести».

В самом конце XIX века английский министр колоний в кабинете лорда Солсбери Джозеф Чемберлен и его пособник Сесиль Роде, настойчивым вмешательством во внутренние дела республик Трансвааля и Оранжевой и разжиганием борьбы между коренным бурским населением и иммигрантами (уитлендерами) подготовили завоевательную войну Англии против буров и присоединение обеих бурских республик к Британской империи.

Искусно использовал Бисмарк внутренние противоречия, существовавшие в политической жизни Италии, для достижения трудной и сложной дипломатической цели.

Итальянский король Гумберт I взял на себя инициативу в деле, на которое коварно и последовательно наталкивал Италию князь Бисмарк.

Здесь раскрывается любопытный пример того, как для достижения своих дипломатических целей Бисмарк умел пользоваться представителями итальянской политик ческой и социальной реакции, которую воплощал в своём лице и сам король.

Дело в том, что Гумберт и его придворное окружение давно уже хотели отделаться окончательно от антипатичных для них революционных традиций, от воспоминаний о Гарибальди, о народной освободительной борьбе — словом, оборвать всякие связи с недавним прошлым, когда в годы объединения Италии отцу Гумберта королю Виктору-Эммануилу приходилось скрепя сердце принимать услуги «революционеров».

Поэтому, когда захват Туниса Францией создал предлог к сближению Италии с Германской империей, Гумберт с большой готовностью пошёл на соблазнительные авансы Бисмарка. Гумберт отлично знал — как и все в Европе, — что как раз тот же Бисмарк и толкнул Францию на завоевание Туниса; однако это не остановило короля.

Трудность заключалась в том, что либеральные круги Италии вовсе не хотели рвать традиционные связи с Францией, так много сделавшей для объединения Италии. Они определённо боялись именно того, что так привлекало Гумберта: сближения с реакционным пруссачеством.

Сам монарх вёл деятельнейшие, но строго конфиденциальные переговоры с Бисмарком, который внушал королю, что следует сначала сделать дело, а потом поставить народ перед совершившимся фактом.

В конце концов Бисмарк достиг того, что Гумберт решил сделать дружественный визит наследственному врагу Италии, австрийскому императору, в Вену.

Когда в газетах появились первые слухи о предстоящей поездке Гумберта в Вену, министр иностранных дел Манчини объявил, что это вздор, выдуманный венскими газетами. Итальянский посол в Вене Робилант был в полном недоумении.

Он экстренно запросил своего министра, что всё это значит.

Как раз в этот самый день сам Манчини тоже послал Робиланту запрос, «что всё это значит?» Обратились к королю.

До поры до времени король опровергал этот слух как ложный.

А когда всё уже было слажено и Бисмарк дал из Берлина сигнал, Гумберт поехал в Вену.

Тотчас же после этого визита стало известно, что Италия примыкает к австро-германскому союзу и что, таким образом, этот союз становится «тройственным союзом».

Таким образом, через посредство короля Гумберта, против воли и интересов подавляющего большинства итальянской нации, даже без ведома ответственного итальянского министерства Бисмарку удалось поставить Италию на службу германскому империализму.

Как и во всех других странах, подпавших под дипломатическое влияние Германии, эта перемена внешней политики тотчас же сказалась заметным усилением реакции внутри государства и обострением агрессивных тенденций во внешней политике.

Статьи по этой теме

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *