Попытка Николая I договориться с Англией о разделе Турции
В начале 1844 г. Николай дал понять, что он хотел бы сделать визит королеве Виктории.
Соответствующее приглашение было тотчас получено.
31 мая 1844 г. царь со свитой высадился в Вульвиче.
Николай был принят двором и аристократией со всеми знаками того особого почтения, даже почти низкопоклонства, с какими его принимала тогда повсюду монархическая Европа, видевшая в нем могущественнейшего в мире государя, удачливого во всех своих предприятиях политика, надежный оплот против революции.
В этой атмосфере Николай, конечно, мог почувствовать особое расположение к тем «откровенным» беседам о Турции, Для которых он и предпринял свое путешествие.
Почти тотчас после переезда своего по приглашению Виктории из Лондона в Виндзор Николай виделся и говорил с Абердином.
Вот наиболее ранняя запись самых существенных слов царя, сделанная бароном Штокмаром, со слов самого Эбер-Дина, тотчас после разговора с Николаем.
«Турция — умирающий человек.
Мы можем стремиться сохранить ей жизнь, но это нам не удастся.
Она должна умереть, и она умрет.
Это будет моментом критическим.
Я предвижу, что мне придется заставить маршировать мои армии.
Тогда и Австрия должна будет это сделать.
Я никого при этом не боюсь, кроме Франции.
Чего она захочет?
Боюсь, что многого в Африке, на Средиземном море и на самом Востоке».
Пугая Эбердина возможностью французских притязаний в Египте, Сирии и на Средиземном море, т. е. именно там, где англичане ни за что не хотели допускать французское владычество, царь продолжал: «Не должна ли в подобных случаях Англия быть на месте действия со всеми своими силами?
Итак, русская армия, австрийская армия, большой английский флот в тех странах!
Так много бочек с порохом поблизости от огня!
Кто убережет, чтобы искры его не зажгли?»
Вывод был ясен, и царь его сделал весьма определенно в разговорах с Эбердином и с главой министерства Робертом Пилем.
Чтобы успешно побороть французские вожделения,
чтобы не дать и Австрии воспользоваться наследством «больного человека», Россия и Англия должны заблаговременно сговориться о дележе добычи.
Таким образом, царь повторил то, что сказал в 1833 г. в Мюнхенгреце Меттерниху.
Но тогда, когда он говорил в Мюнхенгреце о «больном человеке», Меттерних прикинулся глухим.
А теперь, в 1844 г., царские слова об «умирающем человеке» были очень хорошо услышаны в Виндзоре и Эбердином и Пилем.
«Турция должна пасть, — сказал царь Роберту Пилю. — Я не хочу и вершка Турции, но и не позволю, чтобы другой получил хоть ее вершок».
Роберт Пиль очень хорошо понял, чего желает царь, и не только не обнаружил добродетельного негодования, но сейчас же поведал царю, что Англии приятно было бы при будущем разделе Турецкой империи получить именно Египет.
Эту мысль Роберт Пиль выразил такими осторожными, истинно дипломатическими словами:
«Англия относительно Востока находится в таком же положении.
В одном лишь пункте английская политика несколько изменилась в отношении Египта.
Существование там могущественного правительства, такого правительства, которое могло бы закрыть перед Англией торговые пути, отказать в пропуске английским транспортам, Англия не могла бы допустить».
Роберт Пиль отлично знал, что царь претендует не на Египет, а на Константинополь и проливы, а также на Молдавию и Валахию;
На Египет же претендуют французы, против которых царь и предлагает Англии блокироваться с Россией.
Николай, конечно, мог принять слова Роберта Пиля за согласие насчет дележа турецкого наследства.
Поэтому царь продолжал:
«Теперь нельзя решать, что следует сделать с Турцией, когда она умрет. Такие решения ускорят ее смерть. Поэтому я все пущу в ход, чтобы сохранить статус кво. Но нужно честно и разумно обсудить все возможные случаи, нужно прийти к разумным соображениям правильному, честному соглашению».
Царь уехал из Англии, в высшей степени довольный тем, что на этот раз его собеседники не оказались глухими, как Меттерних в Мюнхенгреце.
Он сгоряча даже приказал Нессельроде отправить в Англию мемуар с изложением всех своих мыслей о необходимости заблаговременного соглашения на случай распада Турции;
ему очень хотелось иметь у себя нечто вроде подписанного Пилем или Эбердином подтверждения их согласия с изложенными царем мыслями.
Но этого он не дождался.
Английские министры, повидимому, спохватились: связывать себя документом они не пожелали.
В июне 1846 г. кабинет Роберта Пиля ушел в отставку.
Виги, во главе с лордом Джоном Росселем и Пальмерстоном в качестве статс-секретаря по иностранным делам, вновь овладели властью.
Николай знал давно, что Пальмерстон с беспокойством следит за ростом влияния России в Европе, да Пальмерстон никогда этого и не скрывал.
«Европа слишком долго спала, она теперь пробуждается, чтобы положить конец системе нападений, которые царь хочет подготовить на разных концах своего обширного государства», — говорил Пальмерстон еще в 1837 г. прямо в лицо русскому послу Поццо-ди-Борго.
Пытаться возобновить теперь, в 1846 г., с Пальмерстоном. те разговоры, которые так легко и удобно было вести с Пилем и Эбердином, представлялось царю совершенно невозможным.
В Вене, проездом, в декабре 1846 г., царь заговорил снова с Меттернихом о Турции и счел необходимым заявить, что, если Турция распадется, то Константинополя он никому не отдаст.
Если же кто попробует послать туда войско, то он, царь, явится в Константинополь раньше.
А если он уже войдет туда, то там и останется.
Это были скорее угрозы, чем предложение дележа.
Да и слишком слабой считал царь в тот момент Австрию.
Попытка Николая I договориться. Любопытно отметить, что Николай, при своей безграничной самоуверенности и абсолютном непонимании стремлений широких слоев населения в тогдашней Европе и, в частности, в германских странах и во владениях Габсбургов, с раздражением и упрямством закрывавший глаза на очевидные факты, все-таки чуял в эти годы приближение революции.
Он уже предвидел, что его «союзники» могут и не выдержать ожидаемого страшного толчка.
Приписывал он это прежде всего слабости и растерянности австрийского и прусского правительств.
«Прежде нас было трое, а теперь осталось только полтора, потому что Пруссии я не считаю совсем, а Австрию считаю за половину», — так говорил Николай в 1846 г. одному датскому дипломату.
Так дожила Европа до февраля 1848 г.
В истории европейской дипломатии наступили крутые, внезапные, огромные сдвиги.
Это тема — Попытка Николая I договориться с Англией о разделе Турции
От июльской революции во Франции до революционных переворотов в Европе (1830 — 1848 гг.)