Грей раскрывает позицию Англии
24 июля австрийский посол в Лондоне Менсдорф привез Грею копию ультиматума.
Грей выразил отчаяние. Он заявил, что это «самый страшный документ из всех когда-либо порождённых дипломатией».
Грей раскрывает позицию Англии. В тот же день, 24 июля, Грей принял и Лихновского. Он заявил ему, что, пока дело идёт о локализованном столкновении между Австрией и Сербией, его, сэра Эдуарда Грея, это не касается.
Иначе обстоял бы вопрос, если бы общественное мнение России заставило, русское правительство выступить против Австрии.
«В случае вступления Австрии на сербскую территорию, — продолжал Грей, — опасность европейской войны надвинется вплотную».
«Всех последствий подобной войны четырёх держав, — Грей определённо подчеркнул число четыре, подразумевая Россию, Австро-Венгрию, Германию и Францию, — совершенно нельзя предвидеть».
Затем Грей пустился в рассуждения об обнищании и истощении, которое вызовет война, о возможности революционного взрыва и об ущербе, грозящем мировой торговле.
Что в войну может вмешаться пятая великая держава, Англия, об этом Грей снова не упомянул ни словом.
Наконец, 26 июля король Георг V беседовал с братом кайзера принцем Генрихом Прусским.
«Отдавая себе совершенно ясный отчёт в серьёзности настоящего положения, — сообщал принц, — король уверял меня, что он и его правительство ничего не упустят для того, чтобы локализовать войну между Сербией и Австрией».
«Он сказал дальше, — продолжает Генрих, — дословно следующее: „Мы приложим все усилия, чтобы не быть вовлечёнными в войну и остаться нейтральными”.
Я убеждён в том, что эти слова были сказаны всерьёз, как и в том, что Англия сначала действительно останется нейтральной. Но сможет ли она остаться нейтральной долго, об этом, — заключал принц, — я не могу судить».
Впрочем, длительного нейтралитета Англии для Берлина и не требовалось. Германская дипломатия исходила из планов своего генштаба, а так называемый план Шлиффена, как известно, предполагал, что разгром Франции произойдёт в течение нескольких недель.
Следовательно, даже кратковременный нейтралитет Англии представлялся уже достаточным для целей германского империализма.
25 июля Бенкендорф в упомянутом донесении сообщал в Петербург о своих впечатлениях от позиции английской дипломатии.
«Хотя я не могу представить вам, — писал он Сазонову, — никакого формального заверения в военном сотрудничестве Англии, я не наблюдал ни одного симптома ни со стороны Грея, ни со стороны короля, ни со стороны кого-либо из лиц, пользующихся влиянием, указывающего на то, что Англия серьёзно считается с возможностью остаться нейтральной.
Мои наблюдения приводят к определённому впечатлению обратного порядка». Очевидно, не связывая себя окончательно, английская дипломатия стремилась внушить смелость России и Франции.
Грей предлагал через Лихновского, чтобы Германия воздействовала на Вену в духе умеренности.
Он настаивал, чтобы Австро-Венгрия удовлетворилась сербским ответом на австрийский ультиматум.
Но Грей не говорил немцам напрямик, что Англия будет воевать против Германии.
Правда, Лихновский уже 27 июля почувствовал, что, по-видимому, дело обстоит именно так.
Быть может, получив телеграмму Лихновского 28-го, это почуял и кайзер.
Всё же с Берлином Грею следовало говорить более твёрдым и ясным языком: тогда, быть может, ещё были бы шансы, что поджигатели войны образумятся.
Грей предложил организовать посредничество четырёх держав (Англии, Франции, Германии и Италии) для обсуждения способов разрешения кризиса. Мотивы, которыми при этом руководствовалось Министерство иностранных дел, раскрывает в своих мемуарах сам Грей.
Он полагал, что обсуждение создавшейся обстановки за зелёным столом даёт некоторый шанс спасти мир.
Но если бы это и не удалось, то и тогда конференция не принесла бы вреда Антанте.
«Я полагал, — пишет он, — что германские приготовления к войне были продвинуты много дальше, нежели приготовления России и Франции; конференция дала бы возможность этим двум державам подготовиться и изменить ситуацию к невыгоде для Германии, которая сейчас имеет явное преимущество».
Германское правительство без церемоний отвергло предложения Грея.
28 июля австро-венгерское правительство по телеграфу послало сербскому правительству объявление войны и начало военные действия.
В Петербурге и Париже настойчиво требовали, чтобы Англия, наконец, определила свою позицию.
В ночь с 28 на 29 июля, по приказу адмиралтейства, британский флот вышел из Портлэнда и, с потушенными огнями пройдя канал, направился на свою боевую базу в Скапа-Флоу.
29 июля Грей встретился с Лихновским дважды.
Во время первой беседы он не сказал послу ничего существенного.
Он лишь продолжал говорить о посредничестве четырёх держав. Через некоторое время Грей известил Лихновского, что хотел бы его повидать ещё раз.
Министр встретил посла словами: «Положение всё более обостряется».
Затем он заявил Лихновскому, что вынужден в дружественном и частном порядке сделать ему некоторое сообщение.
Тут Грей, наконец, впервые изложил германскому послу свою истинную позицию.
«Британское правительство, — сказал министр, — желает и впредь поддержать прежнюю дружбу с Германией и может остаться в стороне до тех пор, пока конфликт ограничивается Австрией и Россией.
Но, если бы в него втянулись мы и Франция, положение тотчас бы изменилось, и британское правительство, при известных условиях, было бы вынуждено принять срочные решения. В этом случае нельзя было бы долго оставаться в стороне и выжидать»,
Заявление Грея произвело в Берлине потрясающее впечатление. Чувства германской дипломатии, вызванные этой телеграммой Лихновского, выразила колоритная заметка кайзера.
«Англия открывает свои карты, — писал Вильгельм,— в момент, когда она сочла, что мы загнаны в тупик и находимся в безвыходном положении!
Низкая торгашеская сволочь старалась обманывать нас обедами и речами.
Грубым обманом являются адресованные мне слова короля в разговоре с Генрихом: „Мы останемся нейтральными и постараемся держаться в стороне сколь возможно дольше”». Грей «определённо знает, — продолжал кайзер, — что стоит ему только произнести одно серьёзное предостерегающее слово в Париже и в Петербурге и порекомендовать им нейтралитет, и оба тотчас же притихнут.
Но он остерегается вымолвить это слово и вместо этого угрожает нам! Мерзкий сукин сын!» — так неистовствовал взбешённый Вильгельм II.
В эти же дни Берлину стало известно, что Италия не собирается воевать на стороне своих союзников.
Итальянская дипломатия высказывала обиду, что Австрия не посоветовалась с ней по поводу выступления, предпринимаемого против Сербии, как того требовал один из пунктов Тройственного союза.
Все эти известия подействовали на германское правительство, как холодный душ.
Давно ли в Берлине досадовали на колебания Вены?
Давно ли там возмущались медлительностью австрийцев в предъявлении ультиматума?
Картина разом изменилась: в Берлине были близки к панике.
В 3 часа ночи с 29 на 30 июля, несмотря на поздний час, предупреждения Грея были переданы в Вену.
Ещё раньше, 28 июля, когда кайзер осмыслил позицию Италии, австрийцев начали уговаривать удовольствоваться занятием Белграда как залогом и принять посредничество, предложенное Греем.
В течение всего дня 30 июля Берлин бомбардировал Вену телеграммами.
Однако венское правительство отклонило немецкие предложения.
Единственно чего удалось добиться германской дипломатии, это того, чтобы Вена облекла ответ Грею в вежливые формы.
Это статья — Грей раскрывает позицию Англии
Читайте другие статьи этого раздела: