Ситуация в Европе
В начале 20-х годов 20 века Великобритания попыталась вернуться к традиционной политике неучастия в конфликтах на материке, чтобы играть на противоречиях Франции и Германии и сохранять положение арбитра в европейских спорах.
Одновременно британская дипломатия не сбрасывала со счета преимуществ, которые она могла бы получить, используя противоречия Франции и Германии с Россией, если бы последняя “вернулась в Европу”, обязавшись соблюдать определенный кодекс правил поведения (отказ от экспорта революции, признание царских долгов и др.).
Определяющей для политики Британии оставалась фигура Ллойд Джорджа.
В 1916-1922 гг. он возглавлял коалиционный кабинет либералов и консерваторов, от имени которого вел длительные и сложные переговоры с ирландскими революционерами.
Именно “ирландский вопрос”, боязнь революционного подъема в Ирландии делали Лондон болезненно непримиримым в отношении коммунистической пропаганды большевиков.
При всем этом премьер-министр считал необходимым вернуть Россию в Европу, чтобы придать отношениям между материковыми державами – Францией, Германией и Россией – необходимую сбалансированность.
Однако “эпоха Ллойд Джорджа” в британской политике заканчивалась.
В 1921 г. его правительство после упорного торга с ирландскими националистами подписало соглашение о предоставлении Ирландии статуса доминиона.
Этот шаг был расценен в части британского общества как неоправданная уступка ирландским революционерам.
Курс кабинета утратил поддержку консервативного электората.
Авторитет премьер-министра упал еще больше после поражения Греции, которую активно поддерживала Великобритания, в греко-турецкой войне 1919-1922 гг.
Ослабление позиций Ллойд Джорджа внутри страны делало его не склонным рисковать во внешней политике.
Глава британского кабинета по-прежнему считал курс Парижа в германском и русском вопросах чрезмерно радикальным, но, не имея достаточной поддержку внутри страны, он предпочитал действовать на международной арене консервативно, оставаясь в рамках союзничества с Францией и избегая односторонних инициатив в отношении Берлина и Москвы.
Франция со своей стороны, не рискуя полагаться на Великобританию, стремилась закрепить свое военно-политическое преобладание на континенте, используя как Лигу наций, так и систему союзов с новыми государствами Восточной Европы.
Малые страны были отзывчивы к подобным настроениям в Париже.
Решая собственные внешнеполитические задачи (в основном территориальные) они лавировали и искали покровительства то одних, то других сильных держав.
К 1920-1921 гг. при поддержке Франции оформился внешнеполитический союз Румынии, Чехословакии и Югославии – так называемая Малая Антанта, ставшая “французским стражем Версаля” на юге-востоке Европы.
Главной задачей внешней политики Франции было предотвращение восстановления германской мощи посредством всемерного ослабления Германии.
На протяжении 20-х годов критический настрой в отношении версальских договоренностей нарастал в Италии, которая была недовольна своими приобретениями в процессе послевоенного территориального передала.
Ревизионистские настроения в итальянском руководстве усилились после 1922 г., когда в власти в стране пришло правительство лидера фашистской партии Бенито Муссолини.
В отличие от Италии при Муссолини, побежденная и униженная в Версале Германия, не могла позволить себя открытой критики в отношении нового международного порядка, она не имела оснований быть довольной версальскими договоренностями и искала способа добиться ревизии Версальского порядка хотя бы политическим путем.
Германия стремилась противопоставить политико-дипломатическому господству Великобритании, Франции и США в мировых делах собственную систему союзов, которые ей еще предстояло построить.
Положение “изгоя” большой политики делало Берлин объективно склонным к переоценке своих неприязненных отношений с Советской Россией.
В Москве также осознавали необходимость “поворота к Европе”. Иллюзии по поводу скорого наступления мировой революции медленно отступали на второй план, хотя и продолжали оказывать глубокое влияние на политику большевиков.
Советской России были нужны торгово-экономические связи с внешним миром, и это предполагало так или иначе повторное освоение – в духе новой коммунистической идеологии – правил международного общения. Москве, как и Берлину, были нужны партнеры.